— То все было бы намного проще, Сереженька, — закурил, выпуская в воздух клубы дыма. Нога ныла, заставляя меня замирать, избегая движений. Колено взрывалось острым болевым ударом. Боль медленно продвигалась все выше, но как только добиралась до головы, растекалась электрическим спазмом по мозгу, лишая возможности думать здраво. Отвык. За три года совершенно забыл, каково это — быть порванным, уязвленным и беспомощным. Именно так я ощущал себя сейчас. — Они бы вернулись к первоначальному плану, тогда бы ты получил своё тепленькое место старшего. Но… Через месяц Корней убрал бы и тебя, сразу после Моисея и Янки. Поэтому, Сереженька, поверь, это был бы самый простой вариант, как для тебя, так и для меня. А теперь нам придется крутиться на раскаленной сковороде вместе. Потому что на кону стоят наши шкуры…

— Тебе нужно вернуться. Я… Я не готов один…

— Знаю, — я прекрасно понимал, что «папа» сейчас в таком состоянии, что способен наворотить «дел» на горячую руку. Но злость перекрывала все здравые мысли в голове. Не мог найти аргумент, чтобы вернуться и вновь заглянуть ему в глаза. Не мог заставить себя снова начать говорить, устал усмирять его пыл, от которого сейчас намного больше вреда, чем пользы. Он бился в агонии злости и беспомощности. Я не хотел увозить Янку прямо у него из-под носа, понимая всю мощь боли, причиняемой ей. А мне хотелось наоборот — укрыть ее, обезопасить и защитить. Но не мог же я просто оставить ее там? Да и Моисей сильно разозлил меня. — Костя?

Лазарь вздрогнул при упоминании имени брата Моисея. Лицо стало пепельно-серым, а морщины на лбу превратились в глубокие впадины. Он опустил голову и едва заметно махнул. Лазарев сидел вполоборота, закинув ногу на ногу, и смотрел в затянутое морозным рисунком окно. Не пытался закурить, просто пожевывая фильтр сигареты зубами. Глаза блестели, а брови то и дело взмывали вверх. Сегодня он вновь был в спортивном костюме, оставив элегантность и шик в городе. Заросшее щетиной лицо то румянилось, то бледнело, обнажая пульсирующую вену на лбу.

Ну, конечно, Моисей «убрал» брата. Опять не подумал и просто стер такую нужную нить к Корнею. А я уверен, что именно Корней стоит за всем этим театральным представлением. Иногда мне кажется, что единственный и самый главный враг Моисея — он сам. Не понимая этого, он вредит себе, своему положению в городе, расшатывая и без того хрупкую льдину посреди океана, на радость Корнея. Бесило, что я не могу просто прийти к нему и шлепнуть, потому что выученная охрана уберет меня еще в пяти кварталах от офиса. Они везде: расползлись, как пауки, заполняя невидимыми нитями каждый миллиметр свободного пространства этого города. А Моисей, наоборот, разгоняет всех, кто хоть чем-то может помочь расшатать ту железобетонную платформу, на которой Корней выстроил свое дело. А мне нужна команда. Настоящая, сильная. И Моисей мне нужен, но только тот, кем он был еще пару лет назад.

— Олег, поехали обратно? Я чувствую, что нам нужно вернуться. Он там один.

— Нет, сначала мне нужно поговорить с Янкой…

***

Я замер на лестничном пролете, потому что ощутил шлейф сладких духов. Поднявшись на три ступени, перегнулся через перила. Дверь ее комнаты была открыта. Отбросив трость, спустился на первый этаж и, подхватив куртку, выскочил из дома.

— Яна!

— Отстань, мне просто нужно погулять, — Янка куталась в декоративную меховую шкурку, но понимала, что тепла от нее можно и не ждать. Хотелось перекинуть ее через плечо и унести домой, одарив задницу парой звонких шлепков. Тонкий шелковый костюм, лакированные шпильки и меховая жилетка — плохая экипировка для данной погоды. Хотелось закричать, взорваться, разбрасывая искры гнева по двору, но вместо этого, просто набросил куртку на ее трясущиеся плечи.

— Кролик, я могу спрогнозировать все на час вперед. Ты сейчас покричишь, потом остановишься, чтобы высказаться, потом решишь послушать меня, но, как только я произнесу первое слово, закроешь уши и начнешь петь. И тогда…

— …тогда ты сгребешь меня в охапку и отнесешь в спальню… — прошептала она, оглядывая заснеженный двор.

— Да. Все так и будет. Давай пропустим истерику и перейдем к диалогу до того, как ты подхватишь воспаление легких?

— Какой диалог, милый мой Олеженька? О чем говорить? О том, как ты оказался «засланцем», мишенью которого стал мой отец? О том, что я, как дура влюбилась в палача? Идиотка! Ведь я все понимала, видела, знала. Библиотекарей не называют Призраками. Но снова закрывала глаза, надеясь, что все образуется!

— Это я тебе сказал, что прислан убить твоего старика?

— Нет… Но…

— Или ты услышала это?

— Нет.

— Тогда получается, что ты сама в своей прелестной головке придумала то, чего нет? Сама придумала — сама обиделась? Я говорил, что тебя нельзя оставлять одну? Ты способна поругаться и обидеться на саму себя. Не имея никаких фактов, сделала выводы? Да? Ты из тех лицемеров и моралистов, которые без основания, беспочвенно обвиняют человека, приписывая ему все грехи этого мира? Думаешь выученные с детства морали — единственно правильные? Они думают, что если будут делать так, как научили родители, то всегда будут казаться чистыми и правильными. Но после института преподы исчезают, нам некому ставить оценки. Никто не оценивает нас, поэтому хватит поступать так, как учили! Правда не в этом! Да и девочки не всегда влюбляются в библиотекарей, Янка. А убийцам и палачам тоже свойственны чувства. Ты глухая и слепая. Бл*дь!! Я предупреждал, что тебе придется сделать выбор. Но не думал, что это случится так рано. Любовь, говоришь? — не смог больше сдерживаться и рассмеялся. От громкого звука снег, мирно лежавший на еловых ветках, посыпался прямо на меня, осыпая плечи и голову. — Что такое любовь? Это доверие! Ты должна была мне верить! А вместо этого ты додумала то, чего нет. Жалеешь, что не осталась с отцом? — сделав шаг вперед, схватил ее за локоть и тряхнул, что было сил. Белоснежные локоны на миг взмыли в воздух, а потом с шлепком рухнули на грубую ткань куртки. Голубые глаза округлились, но наконец-то перестали шарить по двору, зафиксировавшись на мне

— Ты думаешь, что твоего отца не за что «убрать»? Думаешь, он не заслуживает этого? Нет, милая моя. Вращаясь в этой болотной грязи, невозможно остаться чистым. Думаешь, ты чиста? Нет, Кролик. Ты с нами. А теперь давай поговорим?

— Я не хочу! Ничего не хочу. Отвези меня домой!

— Здорово… — мое сердце рухнуло от того, что именно этот диалог я проигрывал каждый день, отправляясь на пробежку. Именно этот разговор я угадал, вплоть до ее горького вздоха. Находил нужные слова, аргументы…. Но теперь… Я был пуст. В груди ухнуло. — Отлично. А как же твое — навсегда, рядом и любовь до гроба? Как? Яна? Это просто слова? Просто скажи, что ты мне врала, и я отпущу тебя. Отвезу к отцу и больше никогда не появлюсь в городе. Но ты только скажи!

— Но он мой отец! — взвыла она.

— Ничего с твоим отцом не случится! — хрип вырвался из моей груди, образуя морозный клубок пара. — Если захочешь поговорить, я буду дома. Но запомни, пока ты мне не скажешь, что врала, за периметр этой территории не выйдешь. Ясно?

***

— Ну, почему????

Почти влетел в душевую кабину, матовое стекло задрожало, заполняя тишину ванной противным звуком. Почему я всегда оказываюсь прав? Почему? Я ненавижу людей. Ненавижу их слабости, грехи и жалость к самим себе. Ненавижу себя, потому что тоже человек, позволивший себе слабость. Стоило лишь на миг забыться, как снова наступил на те же грабли. Отчего-то решил, что она не такая. Что она видит меня настоящего! Я поверил. Подпустил…

Бинт намок и соскользнул с опухшего колена. Светлый кафель стал окрашиваться алым цветом. Но я не ощущал собственного тела. Оно было чужим, онемевшим, уязвленным. Не моим. Сжал кулак и, как обычно, стал пересчитывать шрамы, пытаясь успокоиться. Дыхание пропало. Остались только нервные всхлипы и жадное глотание горячего влажного воздуха. Прислонившись к ледяному кафелю, стал пальцами перебирать бугры на коже, рисуя в воображении воспоминания. В клубах пара стали всплывать картинки операций, выполненных мной за последние десять лет. Я помнил каждую передрягу до малейшей мелочи. Как только самые последние были пересчитаны, положил руку на правый бок, где был самый первый… Самый важный. Все, с чего и началось. Как только пальцы коснулись выпуклости, тело сжалось, легкие перестали раздуваться, набирая кислород, а грудь заныла от невыносимой боли воспоминаний….