— Как жаль, что нельзя быть готовым ко всему… — я сел на деревянную скамейку на берегу реки. Впереди был простор. Такой чистый, белоснежный и свободный. Хлопцы снова залили лед, потому что мы катались с дочей на коньках каждую зиму, что жили в этом доме. Уходили незадолго до заката и веселились до хрипоты, но, как только солнце пряталось за горизонтом, она замирала и закрывала глаза руками в пушистых варежках. Потому что уже через мгновение зажигались огни, освещая расчищенную реку разноцветными бликами. Спрятав руки в карманы, я откинулся и вдохнул так глубоко, как только мог. Валенки приятно поскрипывали на снегу. Тишина и звук мороза, я старался не дышать, только бы успокоиться.

«Это он! Это он вытолкнул меня тогда за гаражи! Это был он!»

Ее слова до сих пор эхом гуляют в голове, опустевшей от мыслей. Олег поднял ее с колен, вытер слезы. Только тогда мое сердце отпустило. Так резко. И захотелось жить и дышать. Ощущение тревоги душило меня все эти годы, а теперь, глядя на то, как она заглядывает ему в глаза, как опустила голову, когда он недовольно нахмурил брови, как прильнула всем телом к Олегу. Мне стало легко. Он провел своей большой рукой по ее влажным волосам и, похлопав по спине, указал на дверь. Янка опустила голову и вышла, оставив нас наедине.

Прильнула к врагу, ведь именно таковым я его и считал, начиная с того дня, когда он сошел с трапа самолета. Я смотрел на него издалека и взрывался от негодования и злости. Ведь такие как Призрак просто так не появляются в городе. Приставил к нему «хвост», а сам отправился в Москву, чтобы найти ниточку, что привела его в мой город. Но бился я о глухую стенку. Кто-то искренне пожимал плечами, а кто-то и вовсе не скрывал печали в глазах, будто знали о чем-то страшном и одному только мне неведомом. Оттого мне становилось еще хуже. Этот «франт» разгуливал по городу, будто на экскурсию приехал. Не скрывался и не таился, появляясь на улице в полном одиночестве, не боясь за свою шкуру. А потом пропажа Янки. Я оборвал телефоны, но люди вспоминали о «госте» и твердили, что только он мне мог помочь. Я даже подумал, что он сам ее и украл, чтобы приблизиться ко мне. Но все обернулось совсем иначе.

— Начни жить, Моисей, — напоследок сказал Олег, провожая меня. — Дарья Алексеевна хорошая женщина. Пора что-то менять.

— Откуда…

— Тесть, пора бы уже перестать удивляться. И познакомь с ней Янку. Теперь все будет иначе. Все будет хорошо…

Мне ничего не оставалось делать, как верить. Потому что видел, как она смотрит на него. Кирилл для неё был тем, кто мог показать новые границы, помочь вкусить взрослую жизнь, а Олег… То, что я видел в её глазах, нельзя описать. Поэтому я ушел. Чувство одиночества захлестнуло меня с головой. Глаза чесались от наворачивающихся слез. Я продолжал сидеть на старой деревянной лавке, на которой было накарябано: «Папуля». Водил пальцем по царапинам и ждал заката. Небо наливалось темнотой, будто кто-то пролил баночку чернил. Тучи подкрались так быстро и незаметно, что я даже вздрогнул оттого, что с неба повалил снег. Огромные снежинки красиво кружили в воздухе и падали на очищенный лед, зависая над глянцевой поверхностью лишь на мгновение.

Внезапно темноту нарушили разноцветные огни, озарившие неширокую реку. Высокие сугробы, в которые были заложены длинные провода гирлянд, засверкали. В этом году Михалыч заложил подсветку даже под толщей льда.

— Ну, старик? Как? Готов дать жару? — громкий стук справа заставил вздрогнуть. На деревянную скамейку опустились старые потрепанные коньки. Подняв голову, увидел Янку, закутанную в три шарфа заботливой Марьей. На голове была белая шапка-ушанка, дочь смеялась, заливая тишину звонким звуком. Сердце дрогнуло и вновь вывернуло нутро наизнанку…

Глава 37

Олег

— Мы от кого-то бежим? — Янка быстро семенила по оледеневшей узкой тропинке мимо припаркованных автомобилей, превратившихся в пышные искрящиеся сугробы. — Я сейчас упаду.

— Янка… — я шел так близко, как только мог, чтобы успеть поймать ее, сбросив груз трех пластиковых чемоданов. — Зачем нам три чемодана?

— Ты же не сказал, куда везешь меня? И, вообще, Олег, так нельзя. Кто приходит домой в два часа ночи и говорит, что мы уезжаем? Я не предупредила деканат, да и на работе меня ждут дети. И Снежка пришлось соседке оставить, — Янка изо всех сил старалась сохранить равновесие, пересекая раскатанную в лед проезжую часть.

— А если ты не поторопишься, то мы вообще никуда не успеем. Регистрация закончится через три минуты, — я начал подталкивать ее, как только мы вышли на вычищенную привокзальную площадь.

Толпы людей двигались в разные стороны, слышались голоса, громкое монотонное бормотание диктора. До рассвета было еще далеко, но благодаря чрезмерно яркой подсветке невысокого здания аэропорта, темное полотно неба озаряли яркие вспышки. Новогодние праздники миновали, унося с собой ощущение волшебства и детской радости, возвращая людям уже забытое чувство обыденности и монотонной рутинной суеты. Вот и теперь толпы загоревших туристов толкались на площади, в поисках своего такси или встречающих. Самые отважные, исключительно по их мнению, стояли в шортах, стараясь не показывать вида, что кровь в венах уже застыла, а сердце вот-вот готово остановиться. Но нет, они гордо стояли, одетые в остатки курортной роскоши: шляпа с неширокими полями, яркие шорты и растянутая футболка, залитая разбавленным алкоголем из бара.

— Сам виноват, почему не дал Лазарю возможность отвезти нас в аэропорт? — Янка подергала меня за рукав, возвращая мое внимание к себе.

— Потому что он занят.

— Чем наш Сереженька может быть занят? А ты, кстати, заметил, что он стал какой-то… Блаженный что ли? Что-нибудь об этом знаешь?

Я улыбнулся, потому что Янка, орудуя внутренними чувствами заметила то, что творилась с Лазаревым. Конечно, знал. Видел все. Поэтому и заставил его заниматься поездкой, чтобы хоть как-то отвлечь. Знаешь, видишь, а как подойти, не понимаешь.

— У тебя есть еще несколько десятков людей, которые могут выполнить функцию таксиста. Не мог их привлечь? Черт! Я не позвонила папе, он голову мне оторвет!

Не мог, уж лучше тащиться с дальней парковки, чем лететь с навязчивым чувством, что твои планы теперь общеизвестны. Хотелось просто исчезнуть, не дав пищи для размышления врагам, а уж друзьям и подавно. Поэтому и собирались мы экстренно, как только я получил отмашку о готовности. И машину гнал по переулкам, стараясь не выезжать на главные проспекты, предпочитая прятаться в тени, где можно было быстро заметить «хвост».

— Не оторвет, он во Владике, вернется только завтра, позвонишь, как только долетим.

— Мог бы Куранова попросить… — не унималась Янка, проходя через рамку металлоискателя.

— Не мог, — я скинул чемоданы на ленту досмотрового аппарата и вывалил документы, бумажник и ключи на столик у инспектора безопасности. — Привет, Саша.

— Привет, я думал, что вы уже не полетите, — сотрудник полиции, появившийся из-за спины инспектора, взял меня за плечо, отводя от личного досмотра. Как только мы отошли подальше, мы обменялись рукопожатиями. — Я вас зарегистрировал, идем.

— Почему ты меня не представил? — зашипела Янка, повиснув на правой руке, потому что Саша взял один чемодан, изрядно облегчив мою ношу.

— Потому что ты больше никогда не увидишь этого человека. И, вообще, сегодня ты слишком разговорчива. А еще вчера спала весь день, даже не заставила смотреть перед сном очередную слезливую драму, — Янка сморщила нос и отвернулась, демонстрируя недовольство. — Кстати, я тут заметил чек на покупку телевизора. Яна Викторовна, кажется, мы с тобой обсудили, что в спальне телевизора не будет. Там спят и любят друг друга, а не смотрят «ящик».

— Так, тут ждите, — Саша скрылся за прозрачными воротами таможенной зоны.

Яна даже не смотрела в мою сторону, мило хмурилась, показываю всю степень своего раздражения. Она была сегодня в спортивном костюме винного цвета, глубокий капюшон скрывал ее лицо почти полностью. Зеркальное стекло очков было заляпано капельками растаявших снежинок, еще не успевших высохнуть в тепле здания. Раскачиваясь, она переводила взгляд на что угодно, кроме меня, затем облизала пересохшие губы и перебросила своё негодование на большую замшевую сумку, где пыталась что-то найти. Но я-то знал, что это был гиблый номер. Вот и сейчас, она вытаскивала расческу, резинку, бутылку воды, шоколадку, но никак не могла найти то, что нужно. Бросив чемоданы, я одним рывком притянул к себе Яну. Она громко выдохнула и расслабилась, прижимаясь ко мне. Я чувствовал ее дрожь и частое сердцебиение. Тонкие пальцы с силой вжались мне в грудь, впиваясь длинными ногтями в кожу. Она делала глубокий вдох носом и замирала.