Не знал, что нет ничего приятнее, чем просыпаться после обеда, ощущать приятную влажность от ее щеки, чувствовать дрожь от ее горячего дыхания. Пытался безмолвно остановить время, наслаждаясь каждым мгновением. Сдерживал движение грудной клетки, чтобы не разбудить, не потревожить. Наслаждался болезненными спазмами сердца, глядя на ее соблазнительный силуэт, прикрытый тонкой простыней. Подавлял желание проскользить по длинным ногам, чуть задержавшись на нежной коже ягодиц. Видел, как она жмурится и изо всех сил старается не рассмеяться, потому что наслаждается минутами утренней молчаливой нежности.

Телефон молчал, не издавая ни звука. Казалось, вернее, хотелось так думать, что о нас просто забыли, что окружение просто проснулось утром и забыло о нас, как о рутинных проблемах ушедшего дня. Представлял, как они с угрюмым видом повязывают галстуки и бредут к своим машинам, поеживаясь от холода, потому что модное пальто сшито для того, чтобы создавать впечатление, а не согревать.

Мы просто жили, наслаждаясь морозом и непрекращающимися снегопадами, и больше не возвращались к тому разговору. Может, Янка и хотела забыть обо всем, но я не хотел. Буду помнить каждую минуту того вечера только для того, чтобы четко понимать, что рано или поздно придется снова упасть, больно ударившись о землю. Мы все люди. Слабые, хилые, нищие, добрые. Мы все смертны и уязвимы. Единственное, что бессмертно — система. Пока ты являешься важным винтиком, ты дышишь, совершаешь важные дела, что-то представляешь из себя. Но, как только слабость расшатывает почву под твоими ногами, ты становишься всего лишь мусором… Расходным материалом.

Я думал постоянно, просчитывая возможный исход событий, рассматривал варианты, выстраивал цепочки. Не спал ночами, пытаясь принять хоть какое-нибудь решение. Но мне было известно, что нет правильного варианта. Каждый, пусть даже самый идеальный вариант, может обернуться против тебя в один миг, в одну секунду. Сука! Всегда найдется то, что сделает из твоего «правильного» решения трагедию. А этого добра в моей жизни, хоть отбавляй…

Мы окунулись в какой-то идеальный мир тишины и спокойствия. Только лес и чистейший воздух. Освоившийся Сизов таскал на завтрак парное молоко и творог, что вызывало в Янке взрывы радости и приступы звонкого смеха. Она садилась в кресло, подгибая ноги, и лопала сметану огромной деревянной ложкой, которую ей презентовал Сизов. После завтрака она укладывала голову мне на колени и засыпала, глядя на огонь в камине. Яна не хотела уезжать, понимая, что придется столкнуться с реальностью. А я прекрасно понимал, что трачу драгоценные часы, но не мог ничего с собой поделать. Она завладела всеми моими переживаниями, я готов был душу продать, чтобы остаться с ней в этой глуши до самой старости, встречая рассветы на прохладном деревянном полу, кутаться в плед у камина, пить шампанское и наблюдать за счастьем в ее глазах. Я был счастлив по- настоящему. Смотрел, как ее щеки наливаются румянцем, как от жирного молока и сливок исчезает ее чрезмерная худоба, прорисовывая соблазнительные округлости ее фигуры. Наслаждался ее способностью засыпать и просыпаться посреди ночи, чтобы просто обнять или съесть булочку.

Это была параллельная реальность, которая закончилась слишком быстро…

***

— Милый, ты скоро? — сонный голос Янки заставил развернуться и направиться к дому. Я перескочил через гранитные ступени и побежал по мосту через реку.

— Я бегу.

— Я видела, ты готов был зайти еще на один круг, поэтому и звоню. Маринка не простит мне, если мы не приедем на ее День Рождения, — прохрипела Янка и отключилась.

Никогда не думал, что буду спокойно реагировать на практически приказной тон, в котором она говорила. Теперь мог, потому что слушал и представлял ее, сонную и по-утреннему помятую. Это было, как наваждение. Неконтролируемая сила, притягивающая меня к ней. Хотелось дышать и чувствовать ее рядом. Всегда и постоянно. Приходилось себя одергивать, сдерживать. Если бы мог, то стрелял бы себе в колено каждое утро, чтобы не сиять, как начищенный ствол. Она заставляет не думать о другом, концентрируя весь мир вокруг себя.

— А Динамо бежит? — знакомый голос окрикнул меня, когда я практически вбежал на крыльцо подъезда.

— Бежит… Нынче все бегут, времена такие, — спустился и протянул руку Пашке в окно его машины.

— Садись, разговор есть, — он нервно махнул в сторону пассажирской двери.

— Ну? Чего не спится? — сел, аккуратно перенеся растревоженное колено через порог.

— Нравится смотреть, как подстреленные птицы разрабатывают свои крылья, — Паха кивнул на мое колено. — Есть в этом что-то трогательное. Так сказать, воскрешение Феникса, что ли…

— Черт, да ты сегодня в ударе? Прямо извержение шуток! Давай, я сегодня добрый. Готов выслушать весь твой арсенал. Но, может, зайдешь в гости?

— Нет, говорить будем здесь. Это была последняя шутка, а ты завязывай скалиться. Тебе говорили, что от твоей улыбки страшно становится? Даже мне.

— Ой, Павлуша, говорили. А теперь давай. Что привело тебя ко мне в такую рань? Кто ходит в гости по утрам?

— Парам-пам-пам… Парам-пам-пам… — как-то задумчиво произнес он и повернулся ко мне, зафиксировав блуждающий взгляд. — Я нашел тропинку к Корнею. Нашел того, кто очень близок к нему. Он готов поделиться нужной тебе информацией за нескромную сумму денег. Что-что, а Корней так же скуп, как и прежде. А парню очень нужны деньги. Прямо сейчас.

— Жадность фраера сгубила… — пошарил по карманам, в поисках сигарет, но ничего не нащупав, схватил пачку с приборной панели. Пашка задумчиво наблюдал за сонными собачниками, медленно бредущими в сторону парка. Их питомцы резво прыгали, стараясь вырваться и ощутить свободу.

— Да, точно. Ты должен дать отмашку, Олег, — Паша опустил голову и стал растирать виски. — Просто отмашку.

— Да, но прежде мне нужно закончить пару дел, — я выдохнул непривычно горький дым. — Пока он спокоен. Думает, что я забыл.

— Значит, это правда?

— Смотря, что?

— Ты теперь будешь вместо Моисея?

— Павлик, а кто с тобой поделился столь секретной информацией? Неужели на очередной летучке начальство объявило?

— Это же криминал, Олег! Отступись, есть время для маневра. Есть еще выбор!

— Паш, у меня нет ни выбора, ни времени. Криминал будет всегда, его невозможно истребить. Всегда найдутся люди, способные сплотить вокруг себя отморозков. Так пусть лучше это буду я. Их нужно контролировать и направлять в выгодное русло. Ты думаешь, я первый? Нет, поверь.

— Ты понимаешь, что лет через двадцать придет «новый Скала» и сдвинет тебя?

— Прекрасно понимаю. И буду мечтать о том, чтобы он пришел, как можно раньше. Тогда я уеду, и встречу старость на берегу Индийского океана, засыпая под шум прибоя. Ты, кстати, тоже приглашен. Будем вместе кряхтеть и пускать слюни, разглядывая знойных девчонок.

— Ты здоров? Что с тобой?

— Паш, я не отступлюсь. Я уничтожу Корнея. Мне не нужны его бабки, бизнес, дело. Придет время, и я буду танцевать на его костях. Отступиться — это простить… Простить ему смерть моих родных? Простить — это забыть закрытые гробы, забыть запах обгоревшей человеческой плоти. А забыть — это сдаться. А я никогда не сдаюсь, даже если мне говорят, что впереди тупик. Я буду ломиться, пока не вдохну аромат свободы. Паш, прекрати меня отговаривать. Ведь мы оба знаем, что ты меня понимаешь, а отговариваешь, чтобы умаслить своё истинное «ментовское нутро».

— Я помогу тебе. Мы вместе станцуем на его костях. Выбирай танец. Я тоже все помню…

*****

— Боже! Как красиво! — Яна не переставала вздыхать, оглядывая пышно украшенный зал загородного клуба. Просторная территория была уставлена столиками с нежно-голубыми скатертями. Вдоль стен стояли высокие вазоны с тропическими цветами. На стеклянных полках горели толстые свечи, искры от дрожащего огня отражались в тонированных окнах, наполняя атмосферу праздника волшебством. После торжественной части, гости оторвали свои пафосные задницы от мягких кресел и начали курсировать по периметру, обмениваясь натянутыми улыбками, восхищенными возгласами, и тоннами фальши. В центре зала сидела Марина в пышном платье, окруженная близкими родственниками. Я ждал, что появится Моисей, но его не было. И только Миша, задумчиво курил и не сводил с меня взгляд. Он не решался подойти, да и я не спешил начинать разговор. Он хмурился и постоянно сжимал руку в кулак. Пожелтевшие от сигарет пальцы нервно постукивали по столу. Не ожидали, что мы не будем прятаться. Я наслаждался нескрываемым удивлением на лицах многих.